27.09.2010 в 17:15
Пишет Асашина-тян:Это то, что мы писали так долго и не выставляли еще дольше) Тот самый сборник драбблов.
Можно поиграца) Угадайте, где чей драббель. Хотя это несложно)
24.09.2010 в 21:25
Большинство написано около года назад
Драбблы
Авторы: Асашина-тян, Stesh…
Беты: Stesh…, Асашина-тян
Жанр: от флаффа до ангста
Рейтинг: G – R
Тип: гет, юри
Пейринги: в каждом драббле свой
От Stesh…: любовь бывает разная
читать дальшеКиба/Тен-Тен
«Фу, ты посмотри на них. Это отвратительно», - каждый раз говорил Киба при виде какой-либо обнимающейся пары.
«Эти телячьи нежности уже в печенках сидят», - подхватывала Тен-Тен, вертя в руках неизвестно откуда бравшийся сюрикен.
Они вдвоем морщили носы, комментировали всякое движение, но, тем не менее, всегда очень долго наблюдали за целующимися четами. Непозволительно долго. И почему-то всегда с каждой секундой говорили все тише и меньше, а сами наклонялись все ближе и касались друг друга плечами. Любовались, хоть и не хотели этого признавать. Однажды Киба даже взял Тен-Тен за руку, а она забыла ее отдернуть. Впрочем, это беспамятство продлилось лишь секунду – в следующую они недоуменно смотрели друг на друга.
И лишь Акамару прекрасно понимал, в чем дело, и тактично оставлял их одних.
Анко/Ино
- Давай, Ино, соберись, а то я усилю тренировку, - потребовала Анко, хитро прищурившись.
- Защищайтесь, сенсей.
Поставить блок, сделать выпад, нанести удар. Шагнуть в сторону, присесть. Вытащить кунай, пригнуться еще ниже, кинуть.
Она действовала по схеме, наверно, поэтому и не могла её достать. Для такой непредсказуемой особы, как Анко, вестись на простые уловки было бы постыдно. Ино выполняла эту комбинацию уже черт знает в который раз.
Блок, выпад, удар....
Все тело неприятно ныло. Ноги и руки сильно устали, налившись слабостью. Но нельзя сдаваться! Она должна победить!
Блок, выпад, последний удар, на который хватило сил.
Ино совсем выдохлась. Не в состоянии больше сражаться она на подгибающихся ногах подошла к Анко.
- Я больше не могу, - устало прошептала она, прикрыв глаза. Ноги подкосились, и девушка упала, повалив на землю и Митараши.
Ветер приятно касался лица, охлаждая кожу. Яманака спала, положив голову на живот Анко. Сквозь сон она чувствовала нежные руки, перебирающие её волосы. И слышала тихий ехидный голосок, но слов разобрать не могла. Да в такой её сказке они были и не важны.
Кимимару/Таюя
- Сыграй мне, – вежливая, но строгая просьба.
- Не хочу, - дерзкий отказ.
Острая кость, разрывая кожу на руке, выходит наружу. Он, молниеносно оказавшись рядом с ней, приставляет опасное оружие к её горлу.
- Играй, - уже приказ.
- Д-да, - глаза расширились от страха. Поднеся к губам флейту, начинает играть. Сбивчиво, осторожно, неуверенно. Пальцы дрожат, зажимая дырки в холодной металлической трубке. Но с каждой секундой мелодия крепнет, становится громче, текучей. И она играет, блаженно прикрыв глаза. Наизусть зная расположение отверстий на флейте, предугадывая ноты в своей фантазии, прежде чем исполнить их. Он же давно убрал кость от её горла и теперь слушает музыку, сохраняя до безумия бесстрастное лицо.
Шизуне/Сакура
- Цунаде-сама сегодня занята, придется провести тренировку под моим руководством, - мило улыбаясь, сообщает куноичи.
- Хорошо, Шизуне-семпай. Но у Хокаге в последнее время так много дел… -
- Да я сама удивляюсь.
_____
- Ох, опять эти документы. И где Шизуне их только берет? - на столе уже стоит бутылочка саке для храбрости, а женщина обреченно смотрит на кипу бумаг, лежащую перед ней. Цунаде берет первую из них и рассеяно начинает читать, абсолютно не улавливая смысл написанного, пробегается глазами до самого низа и смотрит на дату, которую обычно после тщательного изучения содержания документа не замечает.
Договор трехлетней давности.
- Шизуне!!!
_____
Услышав крик, девушка, до этого стоявшая за спиной Сакуры, в панике хватает ее за руку и тащит ничего не понимающую куноичи на улицу – подальше от того, кто может им помешать. А может, и догадаться.
Конохомару/Ханаби
- Слушай, ты мне кого-то напоминаешь, - произносит паренек и, прищурившись, разглядывает девочку, с которой ему поручили совместную разовую миссию. – У тебя нет братьев или сестер?
- Есть, одна родная – Хината и…
- А! это та сестренка, которая вечно краснеет как помидор при виде нии-сана?
- Краснеет? - переспрашивает Ханаби, отчаянно пытаясь заставить сердце биться медленнее, чтобы на щеках не заиграл слишком яркий румянец.
Сай/Хината
Портрет.
Он рисовал её портрет, перенося идеальные черты на бумагу. И каждую линию выводил с пугающей осторожностью. Только бы не исказить её прекрасное лицо.
Звуки.
Он слушал её тихую, почти непонятную речь, ловя себя на том, что при её нежном «Наруто-кун» он чувствует себя крайне неуютно.
Чувства.
Вновь испытывая что-то ранее неведомое, он отмечал про себя, что, кажется, именно об этом и читал в книге. И надеялся, что это именно чувство, а не иллюзия.
Вопрос.
И каждый раз задавался вопросом, это ли называют «привязанностью», «нежностью» или «любовью».
Портрет.
Ей нравилось сидеть на табурете, окаменев в определенной позе, которую для неё выбирал Сай.
И когда он подходил, чтобы немного изменить положение её руки или чуть сильнее наклонить голову, она отчаянно краснела, сама и не зная почему.
Звуки.
Обычно она попутно что-нибудь рассказывала, скорее тишине, нежели Саю. Просто она знала, что он все равно не поймет, что она испытывает, значит, он не слушатель.
Чувства.
Впервые поймав в его взгляде хоть какой-то намек на чувства, она испугалась. Ведь если Наруто поймет, что один из его друзей влюблен в Хинату, он ни в коем случае не будет им мешать.
Вопрос.
Потом её часто мучил вопрос: «А могу ли я разлюбить Наруто и влюбиться в...» Но на этом моменте она всегда себя обрывала, убеждая себя, что это полнейшая чушь. И продолжала думать о любимом человеке. Или уже не таком и любимом?
Какаши/Рин
Ты снова плачешь. Стараешься делать это как можно тише и незаметнее, но всхлипы все равно слышны, а плечи вздрагивают. Ушла подальше от лагеря, подальше ото всех, но все же пытаешься прятать слезы даже от самой себя: зажимаешь рот руками, кусаешь пальцы и жмуришь глаза. Но вот не выдерживаешь и переходишь на громкие рыдания. Хриплый срывающийся голос выкрикивает какие-то слова, а сама ты бьешь кулаком по дереву. Позволяешь всем чувствам выплеснуться наружу. У тебя истерика. Здесь и сейчас, ведь думаешь, что никто не видит.
Но ошибаешься. Тебя вижу я. Каждый раз, когда тебе хуже всего, когда поглощают воспоминания и чувство вины и становится невозможно терпеть, я вижу тебя. Мне даже не приходится особо маскироваться: в таком состоянии ты обычно ничего не замечаешь. Всегда кричишь одно и тоже имя, но надолго тебя никогда не хватает – выдыхаешься. Опираешься спиной о ствол, по которому била, и медленно оседаешь на землю. А еще ты жуешь свои волосы. Почему-то всегда левые пряди, хотя на самом деле правша. А потом наступает самое страшное. Ты сидишь на земле, покачиваясь взад-вперед, при этом натягиваешь юбку на колени и зацепляешь за сандалии. И что-то тихо мычишь сама себе. Часами. В такие моменты ты находишься где-то далеко. Сомневаюсь, что воспринимаешь то, что творится вокруг. Я видел, как ты мокла под проливным дождем или же коченела от холода. Как губы синели, волосы покрывались инеем, а влажные щеки обветривались. Как ты не чувствовала ветер. И даже когда из-за него волосы попадали тебе в глаза, не моргала. Как ногтями царапала землю, и даже если она была насквозь промерзшей, вырывала глубокую яму. Пальцы правой руки у тебя всегда были с кровоподтеками. Я все это видел и стоял в стороне. Ты куноичи, а значит, должна сама с этим справиться.
Но ты не можешь. Пытаешься бороться, но не выходит. Я думал, что это все будет значительно быстрее и безболезненнее. Однако вот уже которую ночь мне приходится не спать, чтобы следить за тобой. Вновь и вновь становиться свидетелем тех ужасных минут воспоминания, которые все равно, даже если бы ты справилась, не давали бы мне заснуть. Терплю. Долго. Но меня больше не хватает. Почему я до сих пор стою в стороне? Я не умею помогать – наверное, это единственная причина.
Но сил больше нет.
Спрыгиваю на землю, ты не слышишь.
Приближаюсь – не видишь.
Сажусь рядом – не замечаешь.
Обнимаю – чувствуешь.
И недоуменно смотришь, а я лишь грею тебя и тихо шепчу: «Все хорошо».
Мгновение медлишь, словно возвращаешься. Ко мне. Кладешь голову мне на грудь, будто так долго этого ждала, и неожиданно еле слышно отвечаешь: «Наконец-то ты не боишься».
Хидан/Анко
Хидан всегда мечтал о смерти, хоть и скрывал это любыми возможными способами. К числу таких относились и пытки, и мазохизм, и много слов, о том, что он бессмертен. Но надо отдать ему должное, пытать других и мучить себя он любил.
«Маньяк», - так назвала его Анко при первой встрече.
«Маньячка», - ответил он, узнав её получше.
В постели он часто царапал ей спину, оставляя багрово-красные следы на коже. Он наблюдал, как медленно проступают тонкие полосы, и ужасающе облизывался. Ему просто нравилось её мучить. Это доставляло истинное удовольствие, и чувство, возникавшее внутри, действительно было «маньячным». С одной стороны он боялся её боли и чувствовал себя чертовски скверно, но с другой, эти алые черты, тянувшиеся по спине, вызывали в нем кровожадное желание. Он хотел еще и еще царапать её кожу, хотел, чтобы выступила кровь, много крови. Он даже ненавидел её за то, что не может и вправду нанести ей серьезные раны.
А она упивалась этой злостью. И специально прикусывала губу до крови, размазывая густую жидкость по лицу. Целовала, оставляя красные следы на нем. И надменно и нервозно смеялась, попадая под его полный ненависти взгляд. У неё слегка покалывало пальцы от переизбытка ощущений, когда она наслаждалась его настолько мощными чувствами. А сама сильно-сильно сжимала кулаки, чтобы это прошло. И так друг за другом тянулись ночи, не надоедая своим кровожадным однообразием.
Свои отношения они называли «Садо-Мазо», произнося это в унисон, ехидно и остро, с усмешкой и болезненной безысходностью.
Гаара/Мацури
Приподняв немного кофту, он целовал её в живот. Жилет давно был расстегнут. Она игриво ерошила его волосы, слегка заливаясь румянцем. Хотя такие действия и не были для неё в новинку, но все же сама мысль о том, что их могут застукать, заставляла её смущаться и немного нервничать. Лопатки больно упирались в деревянную жесткую поверхность стола, но его мягкие и теплые прикосновения затмевали эти неприятные ощущения.
Дверная ручка несколько раз нервно дернулась. Человек по ту сторону решил постучать. Несколько сильных ударов - и кофта мгновенно опущена, волосы приглажены, а игривый характерный огонек в глазах спрятан куда подальше, до следующего раза.
Послышался нетерпеливый, но все же учтивый голос по ту сторону двери.
-Казекаге-сама, я по поводу миссии. И кстати, я никак не могу найти Мацури. Вы случайно не знаете, где она?
-Да, знаю, - немного хрипло ответил Гаара, направляясь к двери. – Мы тут это... отчетами занимались.
Итачи/Хана
В то время, как все девочки в Академии лишь тихо пускали слюни и выдавливали жалкое писклявое «Итачи-кун», не решаясь на что-то большее, одна из них действовала. И этой одной была никто иная, как Хана из клана Инудзука.
Она регулярно висла у него на шее, притягивала к себе за футболку, что-то шептала на ухо, а затем звонко смеялась и убегала. Также часто просила его помочь с тем или иным дзютсу. После уроков горячо убеждала учителей, что именно Итачи объясняет различные техники понятнее всего и что они просто замечательно работают в паре. Требовала, когда нужно отработать тот или иной прием, чтобы их обязательно ставили вместе. Тоже самое относилось и к тренировочным спаррингам, так как, по ее словам, для нее он был самым сложным противником и она могла многому у него научиться.
Каждый день после школы Хана провожала его домой, при этом неустанно разговаривая. Итачи, как правило, молчал, но она не расстраивалась, ведь прекрасно знала, что Учиха был отличным слушателем, и за это ценила его еще больше.
Чуть позже обжимания стали более настойчивыми. Хана взяла себе в привычку подходить к парню сзади и класть подбородок ему на плечо. Каждый раз он холодно ее отстранял.
Все чаще и чаще они «случайно» встречались в неожиданных местах и оставшийся день проводили вместе. Вернее, Инудзука просто следовала за Итачи.
Их любимым местом была пятая тренировочная площадка. Именно там они проводили многие часы вдвоем. Тренируясь или же просто сидя в тени деревьев. И именно там Хана впервые потребовала, чтобы Итачи ее поцеловал. Позже она делала это несчитанное количество раз. И что самое интересное – Итачи, пусть и через раз, а иногда и через два, но все-таки ее целовал.
Конохомару/Моеги
Когда Моеги выкрикивала свое коронное «Сексуальность взрослой женщины», Конохомару сразу подбегал к ней и затыкал рот.
-Замолчи, а то вдруг кому-то понравишься, - говорил он, пытаясь придать голосу шутливый тон, а сам заливался краской.
Суйгетсу/Карин
Суйгетсу всегда раздражала эта рыжая... девушка. Все её повадки, интонация, манера говорить, походка, то, как она поправляла очки, одевалась, - все выводило из себя.
Но больше всего он ненавидел это её «Саске-ку-у-ун» и взгляды в сторону предмета обожаний.
Была ли это ревность?
Хотя сам Суйгетсу и в жизни в этом не признался бы, но несомненно, это была именно она.
Саске/Карин
Громкие вздохи, ахи и мат. Карин никогда не умела делать это тихо, да она и не пыталась. А его это всегда так раздражало, но, тем не менее, он продолжал тянуть ее за волосы, до боли сжимать шею и двигаться в ней все быстрее. Саске хотелось сделать ей больно. Вытянуть из нее все, что можно, отыметь по полной, заставить замолчать. Просто потому, что она его раздражала. Но у него это никогда не получалось. И даже сейчас Карин вновь с пронзительными вскриками наслаждается каждой секундой.
- Саске! – отчаянно выдавливает она. – Что… тебе нравится… больше всего? – задыхаясь, задает вопрос, такой же глупый и неуместный, как и вся та чушь, которую она говорит, когда находится под ним.
Грубый поцелуй, чтобы заставить эту девку заткнуться, прокушенная губа, и вкус крови на его языке. Но Карин это лишь возбуждает еще сильнее, и теперь она кричит даже громче прежнего, и сжимает его бедра коленями, до синяков. Впрочем, он уже не помнит, когда они проходили.
- Кожа, - все же дает ей ответ Учиха, хотя прекрасно понимает, что его хриплый прерывающийся шепот она все равно не услышит, и впивается пальцами ей под лопатку, заставляя выгнуться навстречу.
Он вновь доводит ее до пика.
- Саске… - еле различимое слово на выдохе, но на этот раз ее не слушает уже он. Проводит рукой вниз, по спине, заставляя двигаться волной, останавливается на талии. А Карин все шепчет: сил кричать уже не остается. Наконец-то. Хотя бы это. Юноша губами проводит вдоль ключицы.
Она чувствует влажные прикосновения к соску, а затем под грудью.
Учиха уже совсем низко, ее волосы щекочут ему грудь, а сам он наклоняет голову и прикусывает ее бок. Несильно, чуть выше того места, где у нее образовалась никогда не заживающая до конца рана.
А затем резко, отчаянно зубы вонзаются в ее напряженное тело, как раз там, где обычно. Полувсхлип-полувскрик – и она впивается ногтями в его шею и тянет на себя, царапая кожу. Учиха не поддается – он оторвется от нее лишь тогда, когда сам этого захочет.
Но вот он и получает свою порцию.
Кровь капает на каменный пол, стекает по его нижней губе, а Саске лишь опускается еще ниже, к косточке у основания бедер. И размазывает алую жидкость по ее животу и своему подбородку. Облизывает бедро и неожиданно оставляет Карин на полу одну.
- Уходи, сегодня ты мне больше не нужна, - холодный и трезвый голос, ни капли не напоминающий былые пьяные вздохи и шепот.
Куноичи же, дрожа, собирает свои вещи и, ни секунды не медля, босиком выбегает из комнаты. Надеясь, что вскоре ему понадобится ее сила вновь.
Слияние чакр через кровь. Оно дает поразительный результат.
Какаши/Куренаи
- Так куда мы идем? Ты когда-нибудь скажешь? – спросила девушка, щурясь от солнца.
- Это сюрприз, - ответил он, сильнее сжимая её руку в своей. Получше натянув протектор на глаз, чтобы лучи солнца не пробивались сквозь маленькие щелочки, он продолжил путь.
- Ох уж эти твои сюрпризы... Я помню, как ты устроил мне один с маской, когда снял её в тот вечер...
- И не напоминай, ты тогда в обморок упала, увидев мое лицо.
- Ну я же не ожидала, что оно будет таким красивым. Поцелуй меня.
- Что за странные просьбы ни с того, ни с сего.
- Просто хочу. Мы идем в гости, там будет неприлично.
- Мы ведь на улице, - тихо проговорил парень, жестом указывая на маску. – Я же не могу снять её здесь.
- Да, точно, как я могла забыть? – тихо и с иронией ответила она.
- Мы пришли, смотри, нас уже встречают.
Солнце все так же сильно слепило глаза, но две фигуры неподалеку, рядом с воротами дома, можно было различить. Он стоял, поднеся ладонь к лицу, тем самым отгораживаясь от ярких лучей. А женщина просто сильно щурилась, уперев руки в бока. Когда парень с девушкой подошли поближе, мужчина помахал им и что-то крикнул. Но сильный ветер унес его слова куда-то вдаль.
-Привет, Асума, Анко, - поздоровался Какаши, притягивая отставшую девушку, - это Куренаи.
-Сарутоби Асума, - протянул он ей руку. Куренаи как-то странно посмотрела на него. Этот взгляд совсем не понравился Какаши. «Не стоило их знакомить», - пролетело у него в голове.
Его опасения оправдались.
Темари/Мацури
- Я устала! – в отчаянии вскрикивает девушка.
- Хочешь, передохнем? – недоуменно спрашивает куноичи, тут же останавливаясь. Она пристально смотрит на тяжело дышащую Мацури. Смотрит – но не подходит ближе. – Раньше ты была выносливее.
- Я не про это, - слегка хмурится чуунин.
- Тогда что же?
- Я устала быть с ним.
Темари удивленно приподнимает бровь и ухмыляется.
- Что, мой братец оказался для тебя слишком сложным?
Мацури отворачивается и досадливо прикусывает губу, но, тем не менее, выдавливает:
- Да.
Ухмылка становится еще шире, а глаза чуть сужаются:
- А сколько было криков и просьб.
- Быть может, как раз твои советы все и испортили?!
- Возможно, - ответ удивительно хладнокровен. – Также возможно, что это просто не твое. Непонимание. Минуты молчания и раздражение. Неудовлетворенность, - Темари все-таки приближается и, задевая плечом, начинает ходить вокруг девушки. – Страх, что ошиблась.
- И что же мне делать?
- Снова нуждаешься в советах? Может, стоит научить тебя обращаться и с девушками? – в шутку заданный вопрос.
Мацури смотрит прямо в ее глаза, будто надеясь в них что-то найти. И, похоже, ей это удается, так как в следующее мгновение она слегка подается вперед и, краснея, шепчет до боли серьезный ответ:
- Жду не дождусь.
Итачи/Ино
Атласная ткань. Ненавижу.
Высокий ворот. Ненавижу.
Красные облака. Ненавижу.
Уже в который раз мне приходится чинить его одежду. Ненавижу.
Иголка. Нитка. И уколотые пальцы. Не могу это делать спокойно. Проклятые нервы. Наверное, именно из-за этой своей дерганости я всегда и оставалась позади Сакуры. Ненавижу. А потом из-за нее же приходится еще и очищать плащ от собственной крови. А раньше и сушить одежду от слез. Но не сейчас – привыкла.
Привыкла заштопывать его штаны, сидя на холодном полу, стирать плащ, пришивать пуговицы, крахмалить воротник. Привыкла, но, тем не менее, ненавижу все это. А однажды мне даже пришлось ставить заплатки. Он тогда вернулся после очень долгого отсутствия. Весь грязный, в напрочь порванной одежде. Он, как обычно, бросил мне костюм и ушел. Кажется, Итачи был даже ранен. Я видела кровь, но так и не поняла, была ли это его собственная или кого-то другого. Но в любом случае, такое было всего один единственный раз и…
…я тогда испугалась. До сих пор проклинаю тот момент, когда поняла, что боюсь. Боюсь за него. В тот раз иголка была непослушнее, чем обычно, и затем мне пришлось мыть от красной жидкости не только насквозь пропитанный ею плащ, но и каменный пол подземелья. Мне ничего не оставалось кроме как ждать, пока он придет. И я ждала – вместе с плащом. Убирала с него мельчайшие пылинки, разглаживала складки, изучала каждый шов. А потом он пришел, забрал вещи и вновь оставил меня одну в темнице, уже без плаща. Ненавижу эту тряпку.
И сейчас мне вновь приходится с ней возиться. Ненавижу.
Но больше всего я ее ненавижу тогда, когда пытаюсь его обнять, а она скользит у меня в руках. За толщиной одежд не чувствую его тела. Ворот мешает достать губы, а пуговицы не хотят расстегиваться под дрожащими от нетерпения пальцами. Ненавижу.
Киба/Ханаби
Киба всю жизнь презирал Ханаби. Прежде всего за то, что она была младшей сестрой Хинаты. Но это было лишь начало. По его мнению, Ханаби была слишком мелкой, слишком заносчивой, слишком высокомерной. Также она была недостаточно сильной, чтобы лишить старшую Хьюга титула наследницы клана. Это была лишь придурь Хиаши, любившего ту писклявую размазню больше, чем первую дочь. Про «писклявая» можно было заводить отдельный разговор. На экзамене на чуунина Инудзука слышал, как та визжала. И пусть она тогда и выиграла, но ведь это была лишь очевидная случайность. Та и в подметки не годилась Хинате. Даже это пренебрежительное «та» ярко выражало мнение Кибы по этому поводу. Да и потом, у той было слишком некрасивое имя, чтобы произносить его вслух. Ханаби. Слишком жесткое, слишком длинное, слишком много «а», да и еще первый слог напоминает звук, который издает пьяный китаец, сидя в каком-нибудь захудалом баре и отхаркиваясь. Одним словом, отвратительное имя. О том, что оно до боли напоминает имя его напарницы, он как-то не задумывался. Но больше всего его выводило из себя отношение Хинаты к той особе. Теплое, действительно сестринское. Когда он что-то начинал говорить про младшую Хьюга (как правило, это были не слишком приятные вещи), напарница неизменно старалась ее защитить. Мягко, как это умела делать только она. Оправдывая и говоря, что Киба ее не знает.
Киба действительно не был лично знаком с Ханаби, но это его мало заботило. У него уже и так было сформировавшееся мнение о той мелкой. И оно было далеко не положительным. Узнавать ее поближе не было никакого желания. К тому же Кибе, по его мнению, было несвойственно ошибаться.
Но, как принято по закону подлости, только-только Киба заявил это Хинате, как на следующий же день ему все-таки пришлось встретиться с ее сестрой.
После того, как перед ним открылась дверь, он понял, что Ханаби уже не была той мелкой соплячкой, которой она сдавала экзамен.
После первой улыбки куда-то исчезло и ее высокомерие.
После дружелюбного приветствия пропал и писклявый голос. Когда Ханаби пригласила его выпить чашечку чая, пока они не дождутся Хинаты, испарилась и ее надменность.
Случайное легкое прикосновение плечом и яркий румянец на щеках заставили задуматься, действительно ли Хината единственная девушка, которая с одной стороны была способна быть чрезвычайно скромной и податливой, а с другой такой сильной. Да, Ханаби была сильной. Об этом сказали ее нахмурившиеся в следующую секунду брови и взгляд. Он был брошен на парня лишь на мгновение, но и этого было вполне достаточно, чтобы понять: больше никаких случайных касаний.
Ее руки были все в синяках, а костяшки сбиты в кровь, на ладонях красовались непроходящие мозоли. Киба успел все это заметить тогда, когда она разливала чай. Миф о том, что она была любимицей отца, моментально развеялся. Хиаши ее не жаловал, обращался так же, как и со старшей дочерью. Значит, на Ханаби обоснованно возлагались надежды.
Когда Киба впервые произнес имя, обращаясь к девушке, которая, задумавшись, замерла и смотрела в окно, и когда она впервые перевела взгляд на него лишь потому, что этого хотел юноша, Инудзуке открылась еще одна удивительная вещь. Это создание отзывалась на «Ханаби», и это имя в его глазах приобрело какое-то волшебное свойство.
Нет, тот короткий визит не смог полностью развеять глубоко укоренившихся в Кибе представлений о младшей Хьюга, однако с тех пор он стал намного чаще бывать в доме ее клана.
Гаара/Сакура
В тот момент он был красив.
Неистово зол. Даже безумен. Смотрел на противника исподлобья звериным взглядом, полным жестокости. Все мышцы были напряжены. Сжатые кулаки дрожали.
Сильные порывы ветра развевали бордовый плащ, шевелили яркие волосы. На открывшемся лбе был виден шрам.
Одно молниеносное движение руки - и гигантская волна песка устремилась вперед, поглощая все на своем пути, а он все также стоял на месте, и лишь схваченные дрожью медленно сжимающиеся пальцы свидетельствовали о том, что именно в руках этого человека сейчас находились жизни сотен шиноби.
Да, в тот момент он был красив - и одновременно ужасен в своем невероятном величии.
Тело куноичи оцепенело. Происходящее противоречило всей ее сущности, сущности медика, ведь то было даже не сражение, где каждый имел шанс побороться за свое право на жизнь, а просто массовое убийство. Противники были слабы, но их было слишком много, а главное их объединяла какая-то общая доходящая до фанатизма идея – потому без убийства нельзя было обойтись.
Она чувствовала себя жалким, беспомощным человечишкой, стоящим за спиной Вершителя Судеб. Как же она его боялась в то мгновение! Но вместе с тем, как же восхищалась! То, что он делал, было чудовищно, непостижимо нормальному человеческому рассудку, но именно это помешательство ее и приводило в восторг.
В груди все сжалось, какой-то крюк потянул ее вперед, к нему, к этому дьявольскому существу. Она безумно хотела встать рядом с ним, может, затем, чтобы почувствовать себя причастной к ужасающему происходящему, может, чтобы попытаться его остановить, а, может, чтобы в полной мере ощутить себя частью того человека, божества и одновременно демона, к которому ее так влекло в этот момент.
Он сжал кулак. Тонны песка обрушились на землю, раздавливая немногочисленных все еще уцелевших людей. Клубы пыли взвились в воздух, окутывая бордовую фигуру. Страшное деяние было совершенно.
Так же быстро, как и облака пыли, развеивалось и наваждение, еще секунду назад охватившее Сакуру. Наваждение столь сильное и столь для нее непонятное.
URL записиДрабблы
Авторы: Асашина-тян, Stesh…
Беты: Stesh…, Асашина-тян
Жанр: от флаффа до ангста
Рейтинг: G – R
Тип: гет, юри
Пейринги: в каждом драббле свой
От Stesh…: любовь бывает разная
читать дальшеКиба/Тен-Тен
«Фу, ты посмотри на них. Это отвратительно», - каждый раз говорил Киба при виде какой-либо обнимающейся пары.
«Эти телячьи нежности уже в печенках сидят», - подхватывала Тен-Тен, вертя в руках неизвестно откуда бравшийся сюрикен.
Они вдвоем морщили носы, комментировали всякое движение, но, тем не менее, всегда очень долго наблюдали за целующимися четами. Непозволительно долго. И почему-то всегда с каждой секундой говорили все тише и меньше, а сами наклонялись все ближе и касались друг друга плечами. Любовались, хоть и не хотели этого признавать. Однажды Киба даже взял Тен-Тен за руку, а она забыла ее отдернуть. Впрочем, это беспамятство продлилось лишь секунду – в следующую они недоуменно смотрели друг на друга.
И лишь Акамару прекрасно понимал, в чем дело, и тактично оставлял их одних.
Анко/Ино
- Давай, Ино, соберись, а то я усилю тренировку, - потребовала Анко, хитро прищурившись.
- Защищайтесь, сенсей.
Поставить блок, сделать выпад, нанести удар. Шагнуть в сторону, присесть. Вытащить кунай, пригнуться еще ниже, кинуть.
Она действовала по схеме, наверно, поэтому и не могла её достать. Для такой непредсказуемой особы, как Анко, вестись на простые уловки было бы постыдно. Ино выполняла эту комбинацию уже черт знает в который раз.
Блок, выпад, удар....
Все тело неприятно ныло. Ноги и руки сильно устали, налившись слабостью. Но нельзя сдаваться! Она должна победить!
Блок, выпад, последний удар, на который хватило сил.
Ино совсем выдохлась. Не в состоянии больше сражаться она на подгибающихся ногах подошла к Анко.
- Я больше не могу, - устало прошептала она, прикрыв глаза. Ноги подкосились, и девушка упала, повалив на землю и Митараши.
Ветер приятно касался лица, охлаждая кожу. Яманака спала, положив голову на живот Анко. Сквозь сон она чувствовала нежные руки, перебирающие её волосы. И слышала тихий ехидный голосок, но слов разобрать не могла. Да в такой её сказке они были и не важны.
Кимимару/Таюя
- Сыграй мне, – вежливая, но строгая просьба.
- Не хочу, - дерзкий отказ.
Острая кость, разрывая кожу на руке, выходит наружу. Он, молниеносно оказавшись рядом с ней, приставляет опасное оружие к её горлу.
- Играй, - уже приказ.
- Д-да, - глаза расширились от страха. Поднеся к губам флейту, начинает играть. Сбивчиво, осторожно, неуверенно. Пальцы дрожат, зажимая дырки в холодной металлической трубке. Но с каждой секундой мелодия крепнет, становится громче, текучей. И она играет, блаженно прикрыв глаза. Наизусть зная расположение отверстий на флейте, предугадывая ноты в своей фантазии, прежде чем исполнить их. Он же давно убрал кость от её горла и теперь слушает музыку, сохраняя до безумия бесстрастное лицо.
Шизуне/Сакура
- Цунаде-сама сегодня занята, придется провести тренировку под моим руководством, - мило улыбаясь, сообщает куноичи.
- Хорошо, Шизуне-семпай. Но у Хокаге в последнее время так много дел… -
- Да я сама удивляюсь.
_____
- Ох, опять эти документы. И где Шизуне их только берет? - на столе уже стоит бутылочка саке для храбрости, а женщина обреченно смотрит на кипу бумаг, лежащую перед ней. Цунаде берет первую из них и рассеяно начинает читать, абсолютно не улавливая смысл написанного, пробегается глазами до самого низа и смотрит на дату, которую обычно после тщательного изучения содержания документа не замечает.
Договор трехлетней давности.
- Шизуне!!!
_____
Услышав крик, девушка, до этого стоявшая за спиной Сакуры, в панике хватает ее за руку и тащит ничего не понимающую куноичи на улицу – подальше от того, кто может им помешать. А может, и догадаться.
Конохомару/Ханаби
- Слушай, ты мне кого-то напоминаешь, - произносит паренек и, прищурившись, разглядывает девочку, с которой ему поручили совместную разовую миссию. – У тебя нет братьев или сестер?
- Есть, одна родная – Хината и…
- А! это та сестренка, которая вечно краснеет как помидор при виде нии-сана?
- Краснеет? - переспрашивает Ханаби, отчаянно пытаясь заставить сердце биться медленнее, чтобы на щеках не заиграл слишком яркий румянец.
Сай/Хината
Портрет.
Он рисовал её портрет, перенося идеальные черты на бумагу. И каждую линию выводил с пугающей осторожностью. Только бы не исказить её прекрасное лицо.
Звуки.
Он слушал её тихую, почти непонятную речь, ловя себя на том, что при её нежном «Наруто-кун» он чувствует себя крайне неуютно.
Чувства.
Вновь испытывая что-то ранее неведомое, он отмечал про себя, что, кажется, именно об этом и читал в книге. И надеялся, что это именно чувство, а не иллюзия.
Вопрос.
И каждый раз задавался вопросом, это ли называют «привязанностью», «нежностью» или «любовью».
Портрет.
Ей нравилось сидеть на табурете, окаменев в определенной позе, которую для неё выбирал Сай.
И когда он подходил, чтобы немного изменить положение её руки или чуть сильнее наклонить голову, она отчаянно краснела, сама и не зная почему.
Звуки.
Обычно она попутно что-нибудь рассказывала, скорее тишине, нежели Саю. Просто она знала, что он все равно не поймет, что она испытывает, значит, он не слушатель.
Чувства.
Впервые поймав в его взгляде хоть какой-то намек на чувства, она испугалась. Ведь если Наруто поймет, что один из его друзей влюблен в Хинату, он ни в коем случае не будет им мешать.
Вопрос.
Потом её часто мучил вопрос: «А могу ли я разлюбить Наруто и влюбиться в...» Но на этом моменте она всегда себя обрывала, убеждая себя, что это полнейшая чушь. И продолжала думать о любимом человеке. Или уже не таком и любимом?
Какаши/Рин
Ты снова плачешь. Стараешься делать это как можно тише и незаметнее, но всхлипы все равно слышны, а плечи вздрагивают. Ушла подальше от лагеря, подальше ото всех, но все же пытаешься прятать слезы даже от самой себя: зажимаешь рот руками, кусаешь пальцы и жмуришь глаза. Но вот не выдерживаешь и переходишь на громкие рыдания. Хриплый срывающийся голос выкрикивает какие-то слова, а сама ты бьешь кулаком по дереву. Позволяешь всем чувствам выплеснуться наружу. У тебя истерика. Здесь и сейчас, ведь думаешь, что никто не видит.
Но ошибаешься. Тебя вижу я. Каждый раз, когда тебе хуже всего, когда поглощают воспоминания и чувство вины и становится невозможно терпеть, я вижу тебя. Мне даже не приходится особо маскироваться: в таком состоянии ты обычно ничего не замечаешь. Всегда кричишь одно и тоже имя, но надолго тебя никогда не хватает – выдыхаешься. Опираешься спиной о ствол, по которому била, и медленно оседаешь на землю. А еще ты жуешь свои волосы. Почему-то всегда левые пряди, хотя на самом деле правша. А потом наступает самое страшное. Ты сидишь на земле, покачиваясь взад-вперед, при этом натягиваешь юбку на колени и зацепляешь за сандалии. И что-то тихо мычишь сама себе. Часами. В такие моменты ты находишься где-то далеко. Сомневаюсь, что воспринимаешь то, что творится вокруг. Я видел, как ты мокла под проливным дождем или же коченела от холода. Как губы синели, волосы покрывались инеем, а влажные щеки обветривались. Как ты не чувствовала ветер. И даже когда из-за него волосы попадали тебе в глаза, не моргала. Как ногтями царапала землю, и даже если она была насквозь промерзшей, вырывала глубокую яму. Пальцы правой руки у тебя всегда были с кровоподтеками. Я все это видел и стоял в стороне. Ты куноичи, а значит, должна сама с этим справиться.
Но ты не можешь. Пытаешься бороться, но не выходит. Я думал, что это все будет значительно быстрее и безболезненнее. Однако вот уже которую ночь мне приходится не спать, чтобы следить за тобой. Вновь и вновь становиться свидетелем тех ужасных минут воспоминания, которые все равно, даже если бы ты справилась, не давали бы мне заснуть. Терплю. Долго. Но меня больше не хватает. Почему я до сих пор стою в стороне? Я не умею помогать – наверное, это единственная причина.
Но сил больше нет.
Спрыгиваю на землю, ты не слышишь.
Приближаюсь – не видишь.
Сажусь рядом – не замечаешь.
Обнимаю – чувствуешь.
И недоуменно смотришь, а я лишь грею тебя и тихо шепчу: «Все хорошо».
Мгновение медлишь, словно возвращаешься. Ко мне. Кладешь голову мне на грудь, будто так долго этого ждала, и неожиданно еле слышно отвечаешь: «Наконец-то ты не боишься».
Хидан/Анко
Хидан всегда мечтал о смерти, хоть и скрывал это любыми возможными способами. К числу таких относились и пытки, и мазохизм, и много слов, о том, что он бессмертен. Но надо отдать ему должное, пытать других и мучить себя он любил.
«Маньяк», - так назвала его Анко при первой встрече.
«Маньячка», - ответил он, узнав её получше.
В постели он часто царапал ей спину, оставляя багрово-красные следы на коже. Он наблюдал, как медленно проступают тонкие полосы, и ужасающе облизывался. Ему просто нравилось её мучить. Это доставляло истинное удовольствие, и чувство, возникавшее внутри, действительно было «маньячным». С одной стороны он боялся её боли и чувствовал себя чертовски скверно, но с другой, эти алые черты, тянувшиеся по спине, вызывали в нем кровожадное желание. Он хотел еще и еще царапать её кожу, хотел, чтобы выступила кровь, много крови. Он даже ненавидел её за то, что не может и вправду нанести ей серьезные раны.
А она упивалась этой злостью. И специально прикусывала губу до крови, размазывая густую жидкость по лицу. Целовала, оставляя красные следы на нем. И надменно и нервозно смеялась, попадая под его полный ненависти взгляд. У неё слегка покалывало пальцы от переизбытка ощущений, когда она наслаждалась его настолько мощными чувствами. А сама сильно-сильно сжимала кулаки, чтобы это прошло. И так друг за другом тянулись ночи, не надоедая своим кровожадным однообразием.
Свои отношения они называли «Садо-Мазо», произнося это в унисон, ехидно и остро, с усмешкой и болезненной безысходностью.
Гаара/Мацури
Приподняв немного кофту, он целовал её в живот. Жилет давно был расстегнут. Она игриво ерошила его волосы, слегка заливаясь румянцем. Хотя такие действия и не были для неё в новинку, но все же сама мысль о том, что их могут застукать, заставляла её смущаться и немного нервничать. Лопатки больно упирались в деревянную жесткую поверхность стола, но его мягкие и теплые прикосновения затмевали эти неприятные ощущения.
Дверная ручка несколько раз нервно дернулась. Человек по ту сторону решил постучать. Несколько сильных ударов - и кофта мгновенно опущена, волосы приглажены, а игривый характерный огонек в глазах спрятан куда подальше, до следующего раза.
Послышался нетерпеливый, но все же учтивый голос по ту сторону двери.
-Казекаге-сама, я по поводу миссии. И кстати, я никак не могу найти Мацури. Вы случайно не знаете, где она?
-Да, знаю, - немного хрипло ответил Гаара, направляясь к двери. – Мы тут это... отчетами занимались.
Итачи/Хана
В то время, как все девочки в Академии лишь тихо пускали слюни и выдавливали жалкое писклявое «Итачи-кун», не решаясь на что-то большее, одна из них действовала. И этой одной была никто иная, как Хана из клана Инудзука.
Она регулярно висла у него на шее, притягивала к себе за футболку, что-то шептала на ухо, а затем звонко смеялась и убегала. Также часто просила его помочь с тем или иным дзютсу. После уроков горячо убеждала учителей, что именно Итачи объясняет различные техники понятнее всего и что они просто замечательно работают в паре. Требовала, когда нужно отработать тот или иной прием, чтобы их обязательно ставили вместе. Тоже самое относилось и к тренировочным спаррингам, так как, по ее словам, для нее он был самым сложным противником и она могла многому у него научиться.
Каждый день после школы Хана провожала его домой, при этом неустанно разговаривая. Итачи, как правило, молчал, но она не расстраивалась, ведь прекрасно знала, что Учиха был отличным слушателем, и за это ценила его еще больше.
Чуть позже обжимания стали более настойчивыми. Хана взяла себе в привычку подходить к парню сзади и класть подбородок ему на плечо. Каждый раз он холодно ее отстранял.
Все чаще и чаще они «случайно» встречались в неожиданных местах и оставшийся день проводили вместе. Вернее, Инудзука просто следовала за Итачи.
Их любимым местом была пятая тренировочная площадка. Именно там они проводили многие часы вдвоем. Тренируясь или же просто сидя в тени деревьев. И именно там Хана впервые потребовала, чтобы Итачи ее поцеловал. Позже она делала это несчитанное количество раз. И что самое интересное – Итачи, пусть и через раз, а иногда и через два, но все-таки ее целовал.
Конохомару/Моеги
Когда Моеги выкрикивала свое коронное «Сексуальность взрослой женщины», Конохомару сразу подбегал к ней и затыкал рот.
-Замолчи, а то вдруг кому-то понравишься, - говорил он, пытаясь придать голосу шутливый тон, а сам заливался краской.
Суйгетсу/Карин
Суйгетсу всегда раздражала эта рыжая... девушка. Все её повадки, интонация, манера говорить, походка, то, как она поправляла очки, одевалась, - все выводило из себя.
Но больше всего он ненавидел это её «Саске-ку-у-ун» и взгляды в сторону предмета обожаний.
Была ли это ревность?
Хотя сам Суйгетсу и в жизни в этом не признался бы, но несомненно, это была именно она.
Саске/Карин
Громкие вздохи, ахи и мат. Карин никогда не умела делать это тихо, да она и не пыталась. А его это всегда так раздражало, но, тем не менее, он продолжал тянуть ее за волосы, до боли сжимать шею и двигаться в ней все быстрее. Саске хотелось сделать ей больно. Вытянуть из нее все, что можно, отыметь по полной, заставить замолчать. Просто потому, что она его раздражала. Но у него это никогда не получалось. И даже сейчас Карин вновь с пронзительными вскриками наслаждается каждой секундой.
- Саске! – отчаянно выдавливает она. – Что… тебе нравится… больше всего? – задыхаясь, задает вопрос, такой же глупый и неуместный, как и вся та чушь, которую она говорит, когда находится под ним.
Грубый поцелуй, чтобы заставить эту девку заткнуться, прокушенная губа, и вкус крови на его языке. Но Карин это лишь возбуждает еще сильнее, и теперь она кричит даже громче прежнего, и сжимает его бедра коленями, до синяков. Впрочем, он уже не помнит, когда они проходили.
- Кожа, - все же дает ей ответ Учиха, хотя прекрасно понимает, что его хриплый прерывающийся шепот она все равно не услышит, и впивается пальцами ей под лопатку, заставляя выгнуться навстречу.
Он вновь доводит ее до пика.
- Саске… - еле различимое слово на выдохе, но на этот раз ее не слушает уже он. Проводит рукой вниз, по спине, заставляя двигаться волной, останавливается на талии. А Карин все шепчет: сил кричать уже не остается. Наконец-то. Хотя бы это. Юноша губами проводит вдоль ключицы.
Она чувствует влажные прикосновения к соску, а затем под грудью.
Учиха уже совсем низко, ее волосы щекочут ему грудь, а сам он наклоняет голову и прикусывает ее бок. Несильно, чуть выше того места, где у нее образовалась никогда не заживающая до конца рана.
А затем резко, отчаянно зубы вонзаются в ее напряженное тело, как раз там, где обычно. Полувсхлип-полувскрик – и она впивается ногтями в его шею и тянет на себя, царапая кожу. Учиха не поддается – он оторвется от нее лишь тогда, когда сам этого захочет.
Но вот он и получает свою порцию.
Кровь капает на каменный пол, стекает по его нижней губе, а Саске лишь опускается еще ниже, к косточке у основания бедер. И размазывает алую жидкость по ее животу и своему подбородку. Облизывает бедро и неожиданно оставляет Карин на полу одну.
- Уходи, сегодня ты мне больше не нужна, - холодный и трезвый голос, ни капли не напоминающий былые пьяные вздохи и шепот.
Куноичи же, дрожа, собирает свои вещи и, ни секунды не медля, босиком выбегает из комнаты. Надеясь, что вскоре ему понадобится ее сила вновь.
Слияние чакр через кровь. Оно дает поразительный результат.
Какаши/Куренаи
- Так куда мы идем? Ты когда-нибудь скажешь? – спросила девушка, щурясь от солнца.
- Это сюрприз, - ответил он, сильнее сжимая её руку в своей. Получше натянув протектор на глаз, чтобы лучи солнца не пробивались сквозь маленькие щелочки, он продолжил путь.
- Ох уж эти твои сюрпризы... Я помню, как ты устроил мне один с маской, когда снял её в тот вечер...
- И не напоминай, ты тогда в обморок упала, увидев мое лицо.
- Ну я же не ожидала, что оно будет таким красивым. Поцелуй меня.
- Что за странные просьбы ни с того, ни с сего.
- Просто хочу. Мы идем в гости, там будет неприлично.
- Мы ведь на улице, - тихо проговорил парень, жестом указывая на маску. – Я же не могу снять её здесь.
- Да, точно, как я могла забыть? – тихо и с иронией ответила она.
- Мы пришли, смотри, нас уже встречают.
Солнце все так же сильно слепило глаза, но две фигуры неподалеку, рядом с воротами дома, можно было различить. Он стоял, поднеся ладонь к лицу, тем самым отгораживаясь от ярких лучей. А женщина просто сильно щурилась, уперев руки в бока. Когда парень с девушкой подошли поближе, мужчина помахал им и что-то крикнул. Но сильный ветер унес его слова куда-то вдаль.
-Привет, Асума, Анко, - поздоровался Какаши, притягивая отставшую девушку, - это Куренаи.
-Сарутоби Асума, - протянул он ей руку. Куренаи как-то странно посмотрела на него. Этот взгляд совсем не понравился Какаши. «Не стоило их знакомить», - пролетело у него в голове.
Его опасения оправдались.
Темари/Мацури
- Я устала! – в отчаянии вскрикивает девушка.
- Хочешь, передохнем? – недоуменно спрашивает куноичи, тут же останавливаясь. Она пристально смотрит на тяжело дышащую Мацури. Смотрит – но не подходит ближе. – Раньше ты была выносливее.
- Я не про это, - слегка хмурится чуунин.
- Тогда что же?
- Я устала быть с ним.
Темари удивленно приподнимает бровь и ухмыляется.
- Что, мой братец оказался для тебя слишком сложным?
Мацури отворачивается и досадливо прикусывает губу, но, тем не менее, выдавливает:
- Да.
Ухмылка становится еще шире, а глаза чуть сужаются:
- А сколько было криков и просьб.
- Быть может, как раз твои советы все и испортили?!
- Возможно, - ответ удивительно хладнокровен. – Также возможно, что это просто не твое. Непонимание. Минуты молчания и раздражение. Неудовлетворенность, - Темари все-таки приближается и, задевая плечом, начинает ходить вокруг девушки. – Страх, что ошиблась.
- И что же мне делать?
- Снова нуждаешься в советах? Может, стоит научить тебя обращаться и с девушками? – в шутку заданный вопрос.
Мацури смотрит прямо в ее глаза, будто надеясь в них что-то найти. И, похоже, ей это удается, так как в следующее мгновение она слегка подается вперед и, краснея, шепчет до боли серьезный ответ:
- Жду не дождусь.
Итачи/Ино
Атласная ткань. Ненавижу.
Высокий ворот. Ненавижу.
Красные облака. Ненавижу.
Уже в который раз мне приходится чинить его одежду. Ненавижу.
Иголка. Нитка. И уколотые пальцы. Не могу это делать спокойно. Проклятые нервы. Наверное, именно из-за этой своей дерганости я всегда и оставалась позади Сакуры. Ненавижу. А потом из-за нее же приходится еще и очищать плащ от собственной крови. А раньше и сушить одежду от слез. Но не сейчас – привыкла.
Привыкла заштопывать его штаны, сидя на холодном полу, стирать плащ, пришивать пуговицы, крахмалить воротник. Привыкла, но, тем не менее, ненавижу все это. А однажды мне даже пришлось ставить заплатки. Он тогда вернулся после очень долгого отсутствия. Весь грязный, в напрочь порванной одежде. Он, как обычно, бросил мне костюм и ушел. Кажется, Итачи был даже ранен. Я видела кровь, но так и не поняла, была ли это его собственная или кого-то другого. Но в любом случае, такое было всего один единственный раз и…
…я тогда испугалась. До сих пор проклинаю тот момент, когда поняла, что боюсь. Боюсь за него. В тот раз иголка была непослушнее, чем обычно, и затем мне пришлось мыть от красной жидкости не только насквозь пропитанный ею плащ, но и каменный пол подземелья. Мне ничего не оставалось кроме как ждать, пока он придет. И я ждала – вместе с плащом. Убирала с него мельчайшие пылинки, разглаживала складки, изучала каждый шов. А потом он пришел, забрал вещи и вновь оставил меня одну в темнице, уже без плаща. Ненавижу эту тряпку.
И сейчас мне вновь приходится с ней возиться. Ненавижу.
Но больше всего я ее ненавижу тогда, когда пытаюсь его обнять, а она скользит у меня в руках. За толщиной одежд не чувствую его тела. Ворот мешает достать губы, а пуговицы не хотят расстегиваться под дрожащими от нетерпения пальцами. Ненавижу.
Киба/Ханаби
Киба всю жизнь презирал Ханаби. Прежде всего за то, что она была младшей сестрой Хинаты. Но это было лишь начало. По его мнению, Ханаби была слишком мелкой, слишком заносчивой, слишком высокомерной. Также она была недостаточно сильной, чтобы лишить старшую Хьюга титула наследницы клана. Это была лишь придурь Хиаши, любившего ту писклявую размазню больше, чем первую дочь. Про «писклявая» можно было заводить отдельный разговор. На экзамене на чуунина Инудзука слышал, как та визжала. И пусть она тогда и выиграла, но ведь это была лишь очевидная случайность. Та и в подметки не годилась Хинате. Даже это пренебрежительное «та» ярко выражало мнение Кибы по этому поводу. Да и потом, у той было слишком некрасивое имя, чтобы произносить его вслух. Ханаби. Слишком жесткое, слишком длинное, слишком много «а», да и еще первый слог напоминает звук, который издает пьяный китаец, сидя в каком-нибудь захудалом баре и отхаркиваясь. Одним словом, отвратительное имя. О том, что оно до боли напоминает имя его напарницы, он как-то не задумывался. Но больше всего его выводило из себя отношение Хинаты к той особе. Теплое, действительно сестринское. Когда он что-то начинал говорить про младшую Хьюга (как правило, это были не слишком приятные вещи), напарница неизменно старалась ее защитить. Мягко, как это умела делать только она. Оправдывая и говоря, что Киба ее не знает.
Киба действительно не был лично знаком с Ханаби, но это его мало заботило. У него уже и так было сформировавшееся мнение о той мелкой. И оно было далеко не положительным. Узнавать ее поближе не было никакого желания. К тому же Кибе, по его мнению, было несвойственно ошибаться.
Но, как принято по закону подлости, только-только Киба заявил это Хинате, как на следующий же день ему все-таки пришлось встретиться с ее сестрой.
После того, как перед ним открылась дверь, он понял, что Ханаби уже не была той мелкой соплячкой, которой она сдавала экзамен.
После первой улыбки куда-то исчезло и ее высокомерие.
После дружелюбного приветствия пропал и писклявый голос. Когда Ханаби пригласила его выпить чашечку чая, пока они не дождутся Хинаты, испарилась и ее надменность.
Случайное легкое прикосновение плечом и яркий румянец на щеках заставили задуматься, действительно ли Хината единственная девушка, которая с одной стороны была способна быть чрезвычайно скромной и податливой, а с другой такой сильной. Да, Ханаби была сильной. Об этом сказали ее нахмурившиеся в следующую секунду брови и взгляд. Он был брошен на парня лишь на мгновение, но и этого было вполне достаточно, чтобы понять: больше никаких случайных касаний.
Ее руки были все в синяках, а костяшки сбиты в кровь, на ладонях красовались непроходящие мозоли. Киба успел все это заметить тогда, когда она разливала чай. Миф о том, что она была любимицей отца, моментально развеялся. Хиаши ее не жаловал, обращался так же, как и со старшей дочерью. Значит, на Ханаби обоснованно возлагались надежды.
Когда Киба впервые произнес имя, обращаясь к девушке, которая, задумавшись, замерла и смотрела в окно, и когда она впервые перевела взгляд на него лишь потому, что этого хотел юноша, Инудзуке открылась еще одна удивительная вещь. Это создание отзывалась на «Ханаби», и это имя в его глазах приобрело какое-то волшебное свойство.
Нет, тот короткий визит не смог полностью развеять глубоко укоренившихся в Кибе представлений о младшей Хьюга, однако с тех пор он стал намного чаще бывать в доме ее клана.
Гаара/Сакура
В тот момент он был красив.
Неистово зол. Даже безумен. Смотрел на противника исподлобья звериным взглядом, полным жестокости. Все мышцы были напряжены. Сжатые кулаки дрожали.
Сильные порывы ветра развевали бордовый плащ, шевелили яркие волосы. На открывшемся лбе был виден шрам.
Одно молниеносное движение руки - и гигантская волна песка устремилась вперед, поглощая все на своем пути, а он все также стоял на месте, и лишь схваченные дрожью медленно сжимающиеся пальцы свидетельствовали о том, что именно в руках этого человека сейчас находились жизни сотен шиноби.
Да, в тот момент он был красив - и одновременно ужасен в своем невероятном величии.
Тело куноичи оцепенело. Происходящее противоречило всей ее сущности, сущности медика, ведь то было даже не сражение, где каждый имел шанс побороться за свое право на жизнь, а просто массовое убийство. Противники были слабы, но их было слишком много, а главное их объединяла какая-то общая доходящая до фанатизма идея – потому без убийства нельзя было обойтись.
Она чувствовала себя жалким, беспомощным человечишкой, стоящим за спиной Вершителя Судеб. Как же она его боялась в то мгновение! Но вместе с тем, как же восхищалась! То, что он делал, было чудовищно, непостижимо нормальному человеческому рассудку, но именно это помешательство ее и приводило в восторг.
В груди все сжалось, какой-то крюк потянул ее вперед, к нему, к этому дьявольскому существу. Она безумно хотела встать рядом с ним, может, затем, чтобы почувствовать себя причастной к ужасающему происходящему, может, чтобы попытаться его остановить, а, может, чтобы в полной мере ощутить себя частью того человека, божества и одновременно демона, к которому ее так влекло в этот момент.
Он сжал кулак. Тонны песка обрушились на землю, раздавливая немногочисленных все еще уцелевших людей. Клубы пыли взвились в воздух, окутывая бордовую фигуру. Страшное деяние было совершенно.
Так же быстро, как и облака пыли, развеивалось и наваждение, еще секунду назад охватившее Сакуру. Наваждение столь сильное и столь для нее непонятное.
-
-
14.10.2010 в 15:35-
-
14.10.2010 в 15:55